Отстраненный директор городского онкологического центра назвал обвинения в свой адрес абсурдными — видео

Фото: UzNews.uz

20 февраля группа врачей Ташкентского филиала Центра онкологии и радиологии записала видеообращение к президенту. Медики заявили о фактах коррупции со стороны руководства медучреждения, о незаконной реализации редких лекарств. А также о передаче патологоанатомического отделения частной компании. Возбуждено уголовное дело.

Директора филиала, профессора Голиба Абдуллаевича Хакимова отстранили от должности. Он считает обвинения «абсурдными». И выступил на конференции, организованной сотрудниками Ташкентского онкоцентра. В мероприятии принял участие корреспондент UzNews.uz.

Публикуем выдержки из его речи.

– Я как отстраненный руководитель центра готов дать вам правдивую информацию, так как после обращения нашего сотрудника Мингбаева [Заведующий отделением патоморфологии – Алишер Мингбаев] сложилось не совсем правильное мнение о нашем центре…Голословное обвинение, без фактов, якобы какие-то лекарственные препараты мы продаем через другие аптечные сети. После письменного обращения Мингбаева к президенту нашей страны, генеральному прокурору, антикоррупционному комитету и министру здравоохранения, была создана серьезная комиссия из сотрудников внутреннего аудита, министерства здравоохранения под руководством Бахтиера Ходжиханова. Комиссию возглавлял Джалолиддин Абдужабаров. <…>

Решили полностью проверить всю финансовую деятельность центра за 2018, 2019, 2020 годы. <…> В ходе проверки мы почувствовали, что она идет в одностороннем порядке – только найти негативные моменты.

До 14 января комиссия из 18 человек, полностью парализовав деятельность центра, начала всесторонне проверять медикаменты, бюджетные и внебюджетные средства. Я категорически заявляю, что никаких хищений медикаментов абсолютно не было обнаружено со стороны представителей комиссии. Даже в своем акте написали, что при проверке лекарственных средств, как они поступают в клинику, как доходят до онкобольного – никаких расхождений не найдено, ни одной ампулы, ни одного флакона...

…Что касается высокой смертности, я в течение 2019-2020 годов обращался и в Минздрав, и в Минфин. Наконец-то для Ташкента впервые было выделено 20 коек для умирающих больных, которым мы должны оказать паллиативную помощь. Это как хосписное лечение… В столице высокая заболеваемость раком, когда высокая заболеваемость и смертность тоже растет – это логично. Больных в крайне тяжелом состоянии, с запущенными злокачественными образованиями и плюс осложненным течением рака доставляют к нам в центр. Мы ни одному тяжело больному, которому необходима наша помощь, не отказываем. Если нет свободных мест – в другие подразделения госпитализируем, чтобы оказать чисто облегчающее лечение.

Открытие паллиативной помощи привело к прибавлению числа смертей, которые случились в клинике. С другой стороны, если онкобольной остается в семье – вся семья болеет. Представьте: трехкомнатная квартира, умирающий дед – четвертая стадия рака, тут же дети, внуки. И они что, должны видеть это страдание? Поэтому мной как руководителем была дана команда, чтобы всех тяжелых, умирающих больных оставляли в клинике. Естественно, число летальных случаев возросло. Но ни одного больного в умирающем состоянии я никогда выписывать не буду. Я считаю, что такие больные должны умереть в стационаре, а не дома.

…Мингбаев пишет, что увеличилось число смертельных случаев после операций… Вот представьте, больной поступает с кровотечением, мы заведомо знаем, что это четвертая стадия рака. Но мои хирурги, сотрудники нашего центра, даже заведомо зная, что это четвертая стадия, и пациента излечить невозможно, идут на операцию, чтобы остановить кровотечение. Устранить на какое-то время угрозу смерти. И вот отсюда итоговый рост числа больных, которые скончались после хирургического вмешательства.

 <…> Но ведь если у родственников умерших есть подозрения, что врачи что-то не так сделали, они же могут настаивать на вскрытии, судебно-медицинской экспертизе. Однако ни одного обращения о том, что пациенту была оказана неадекватная онкологическая помощь, ни в министерство здравоохранения, ни в главное управление, не поступало. Против 11740 больных 70 летальных исходов при наличии хоспис-отделения. Это 0,7% составляет. Число смертей в нашем центре, если сравнить со странами СНГ, в частности с Россией, намного ниже.

В одном из пунктов заявления говорится, что больные долго ждут операции, их не госпитализируют.

Ответ профессора: «Это, конечно, все ложь. 11740 больных прошло через центр, и ни одного заявления ни министру здравоохранения, ни правоохранительным органам, ни антикоррупционному комитету, что больные не ложатся без оплаты. У нас платных услуг нет – мы сервисная служба. Это единственное в республике онкологическое учреждение, в котором работает линейный ускоритель. Больные куда должны ехать? В Индию? Турцию? Россию? Германию? Или в Ташкент должны ехать? Поэтому у нас очередь в отделение радиотерапии.

<…> Мингбаев еще говорил про какие-то финансовые нарушения. Если внутренний аудит в составе 18 человек полностью проверил финансовую сферу, и не нашел ни одной [недостающей] тысячи сумов, - то что за обвинения, что мы растратили бюджетные и внебюджетные средства? А то, что в справке указали 1 млрд. 600 млн. сумов – так чтоб вы знали, 1 млрд. сумов получен лично по моему обращению от правления «Лукойл» – это спонсорские деньги на приобретение детского наркозно-дыхательного аппарата, который блестяще работает в операционном блоке.

Бюджетных средств было всего 292 млн. сумов. Неужели нельзя было комиссии пригласить бухгалтера, запросить расшифровку 1,6 млрд сумов? … Нигде в мире нет такого, чтобы онкобольной лечился на сто процентов из государственной казны. Если пациенту даем шесть курсов стандартных препаратов, и через пять лет у него рецидив, и нужны дорогостоящие препараты, он обращается к нам. А этих препаратов у нас, бывает, нет. Как мы его можем обеспечить? Будет покупать сам. 180 обращений было в прошлом году, 99 процентов из них «Дай лекарства», «Дай химиопрепараты», которые стоят очень дорого, мы их не можем купить. Тяжело больной пришел, нужна химиотерапия, а лекарств нет. Вот и пишут: «В онкологии плохо, плохо».

И здесь, естественно, ищут выход. Один из них, поддержанный, кстати, и государством, – это вложение частного капитала. В августе 2020 года Минздрав подписал договор с частной компанией «IpsumPathology». На месте устаревшего патоморфологического отделения открыли современную лабораторию. Если в старой лаборатории анализы делались ручным способом, результатов приходилось ждать до 20 дней. То в новой – всего пару дней. Всем сотрудникам упраздненного отделения предложили работу в новой лаборатории. Зарплата врача – 8-10 млн сумов. Шесть врачей без проблем перешли, остальные сотрудники во главе с заведующим Алишером Мингбаевым отказались. Причины неизвестны.

Предположительный ответ прозвучал в зале во время конференции: «Здесь видно сразу: просто конфликт интересов между разными людьми». Одни хотят менять систему: ищут инвесторов, закупают новое оборудование, другие держатся за старую систему – их мотивы нам неизвестны.

Говорит инвестор Аскаржон Гозихонов: «Наши инвестиции – более трех миллионов долларов. Но сейчас мы задумываемся: внести сюда эту сумму или нет…Если взять закон о ГЧП (государственно-частное партнерство) – это гарантирует, что коррупции здесь не будет. Потому что ГЧП – это структура, которая за свои услуги берет деньги, и эту услугу сотрудник обязан сделать».

На конференции доктора Алишера Мингбаева не было. Мы нашли его у себя в отделении. Попытались узнать подробности конфликта вокруг новой лаборатории. И вот что услышали в ответ: «Мы не можем сейчас давать комментарии. Опять же, есть руководство, с ним надо согласовывать».

Подготовил: Константин Башлаев

Видео: